Александр Прозоров - Слово шамана [= Змеи крови]
— Кто? Стекла?
— Да какие стекла! — отмахнулся опричник. — Колдуны твои разбегутся. Кому же охота на кол попадать?
— А ты чего желаешь, боярин Андрей? — Костя покачал головой. — Ну ладно, посадим мы их под замок. Скажем: колдуй, не того запорем насмерть. А толку что, если не может он ничего?! Ты хоть понимаешь, что сделается тогда? Астрахань — тю-тю, море Каспийское — тю-тю, Северный Кавказ — тю-тю, Волга — тю-тю. Ты этого хочешь? Нет, боярин, нахрапом мы тут толку не добьемся. Пусть чародеи-чернокнижники сами решают, способны они подвиг этакий совершить, или нет. Приманка им подкинута хорошая, так просто не откажутся. Коли чуют в себе силу нужную, обязательно попробуют. А коли сами знают, что добиться победы над целым войском им не по силам, так пусть лучше сразу сбегут, дабы надежды лишней нам не давать.
— А если все разбегутся?
— Если все разбегутся, значит и говорить не о чем. Туфта все это колдовство и обман чистой воды. Сразу все ясно станет, без сомнений.
— А государю ты что скажешь?
— Что есть, то и скажу. Нельзя дела государственные колдовскими способами решить. Головой надо работать.
— Ты хоть понимаешь, Константин Алексеевич, что царь с тобой за это сделает?!
— А я не государю, я Родине служу, — мотнул головой Росин. — Волга русская река, и таковой должна оставаться навеки. Скажу я ему, что колдовством тут ничего не сделаешь, что чародеев всех отпустил. Мне-то он, пожалуй, голову и срубит, зато вместо жуликов этих с травками-метелками, нормальную рать в поволжские степи пошлет. А русских ратников победить невозможно. Так что и Волга наша останется, и Астрахань.
— Опять ты крамолу говоришь, Константин Алексеевич, — подергал себя за бороду опричник. — И опять я обидеться на тебя не могу. Только, боюсь, полетит моя головушка следом за твоей.
— Жалко?
— А ты думаешь, Константин Алексеевич?
— А вот скажи, боярин Андрей, — прищурился Росин. — А на поле бранном, супротив янычар сражаясь, за Волгу нашу ты голову сложить готов?
— Живота своего ради Святой Руси щадить не привык! — стукнул кулаком по столу опричник.
— Вот ради нее голову и сложишь, — обещающе кивнул Костя. — А в степи сухой, или здесь на плахе — какая разница? Цель-то одна и та же, Волгу от ворога уберечь.
— С тобой, Константин Алексеевич, поговоришь, так просто сердце радуется, — с явным сарказмом покачал головой Толбузин. — Токмо что ни мысль, а каждый раз у тебя с ног на голову встает!
— А давай выпьем, сын боярский?
— Что ты, Константин Алексеевич? — удивился опричник. — Среда же сегодня! Пост.
— Слушай, боярин, — вздохнул Росин. — Не нам с тобой, при том, чем мы занимаемся, о заповедях церковных вспоминать. Знобит у меня нутро чего-то, до самых позвонков. Выпить хочется, аж жуть. Давай?..
— А ну и давай, — согласился опричник и пошел к дверям. — Софья! Слышишь меня? Водки принеси с огурчиком и капустой квашеной. У нас тут в трапезной четверг настал. Ведьмы наколдовали.
Не в пример прошлому разу, ключница быстро принесла поднос с большим кувшином и двумя плошками, в одной из которых лежало множество очень маленьких огурчиков, а в другой — тонко пошинкованная белоснежная капуста с алыми прожилками моркови и багровыми шариками клюквы.
— Наливай, — нетерпеливо потер руки Росин. — Давненько я не пробовал этого благородного напитка.
— Яблочная, — сообщил Толбузин. — Через березовые угли пропуще…
— Ты наливай, боярин, — перебил его Костя. — Как опробуем, так и расскажешь…
Опричник взял кувшин, наполнил медные чарки.
— Ну, — предложил Росин. — Чтобы нашелся среди колдунов хоть один!
Бояре одновременно опрокинули чарки в рот — и тут дверь в трапезную приоткрылась, и внутрь скромно просочился самоед.
— Я думал. Думал много. Сам может сделать.
— Ты согласен остановить османскую армию? — забыв закусить, удивился Росин.
— Москва хорошо, царь хорошо. Русский царь добрый, его враги злые сильно. Нужно Москве помогать.
— А про кол ты помнишь, самоед? — не удержался от вопроса опричник.
— Кол не страшен. От кола сам не умрет, — покачал головой шаман. — Сам зарежут. Пока сам жив, царству хорошо. Беда нет. Сам жив, тьма уйдет. Кола не станет.
— Логично, — кивнул Росин. — Если несчастья обрушатся на Русь после его смерти, значит добиться успехов янычарам не получится. И на кол саама посадить не получится. Потому, что беды получатся только после его смерти. Значит, до смерти сажать его не за что, а после некого. Наливай.
— Ты хороший человек, — довольный услышанным, ткнул его пальцем в грудь саам. — Ты мудрый человек. Жалко, мертвый.
У боярского сына Толбузина дернулась рука, и он пролил водку на стол:
— Как мертвый?
— Линии не вижу. Как родился, не вижу. Мать отец не вижу. Нет его совсем. Мертвый.
— Покойник не против выпить, боярин Андрей, — невозмутимо напомнил Росин. — Ты будешь, саам?
— То сам не пей. То саму яд. Сам грибы ест, они тебе яд.
— В общем-то, конечно, отрава, — взялся за чарку Костя. — Ну что, за здоровье?
— Подожди, Константин Алексеевич, — остановил его руку опричник. — Как это ты мертвый?
— Мертвый, живой, какая разница? — пожал плечами Росин. — Главное, что и дело делаю, и детей рожаю, и водку пью. Чего тебе еще надо, боярин?
— Нет, подожди, — в голосе Толбузина прорезались нехорошие нотки. — Ты, Константин Алексеевич, даже не удивился тому, что ты мертвый. Я видел!
— Я не удивился тому, что самоед не видит, как я родился, боярин Андрей.
— А почему?
— Слушай, боярин, — примирительно улыбнулся Костя. — Не нужно тебе этого знать, честное слово. На дыбе я повисел, поручения разные исполнял, за Русь Святую на поле боя кровь проливал. Стало быть, верить мне можно. Что еще?
— Я хочу знать, Константин Алексеевич, что ты скрываешь в прошлом своем?
— Не в прошлом, боярин Андрей, — покачал головой Росин. — В будущем. Потому, как я еще не родился. И появлюсь я на свет через четыреста пятьдесят лет. От рождества Христова году в тысяча девятьсот семьдесят первом, в городе, что стоять станет в Северной пустоши, в самых болотинах невского устья. И зваться этот город будет Ленинград, в честь нового пророка, обещавшего установить Рай прямо на земле, а создавшего здесь Ад, в котором сгорело больше людей православных, чем живет сейчас во всей Руси…
— Стой, — испугался опричник и торопливо опрокинул чарку. — Молчи. Не хочу знать. Не надо…
— Вот и я про то, — согласился Росин. — Не надо.
— Нет, надо! — стукнул чаркой о стол Толбузин. — Неужели все, что мы сейчас здесь творим, прахом все пойдет?! Чего ради мы тогда стараемся, чего ради животы кладем?!
